Общество фиги в кармане. Как концерты и фестивали стали одновременно инструментом пропаганды и способом выразить диссидентство

Сам по себе вопрос о том, прилично или нет посещать такие мероприятия или участвовать в них, с точки зрения универсальной, гуманистической этики сегодня кажется неуместным. Если преступные действия совершает государство от лица всех своих граждан (подавляющего большинства), то любое участие в мероприятии, организованном таким государством, автоматически считается «неприличным». С другой стороны, государство в России сегодня стремится к тотальному присутствию и контролю за всем — в музыке, стихосложении и других стихиях, как говорится. В этом смысле свободного, независимого пространства в России будет с каждым годом всё меньше. Относительно независимыми остаются сегодня, по сути, только мероприятия на клубном или домашнем уровне. Вполне возможно, что через пару лет и это станет невозможным; в конце концов мы знаем, что и на домашние выставки уже приходит с обысками полиция.

Такова тенденция.

Но здесь важно другое. Сама постановка вопроса сегодня в России о том, прилично или неприлично посещать то или иное мероприятие, говорит нам о нескольких важных вещах.

Можно сказать, что российское гражданское общество (по крайней мере в крупных городах) за два года «спецоперации» подобно птице Фениксу возродилось из пепла. Многочисленные структурные прорехи и лакуны затянулись — на место уехавших пришли новые бойцы; произошла таким образом регенерация гражданского общества. Правда, теперь это общество по большей части молчит или совершает символические действия (за исключением героических одиночек, которые выходят до сих пор на площадь с плакатами — и получают свои гарантированные 15 суток или что еще похуже). Гражданское общество затаилось — но при этом не скрывает фиги в кармане. Очередь на Надеждина и очереди для прощания с Навальным (а также очереди к избирательным участкам в качестве флешмоба в рамках последней стратегии, предложенной Навальным) говорят о том, что «общество фиги в кармане» осталось в сопоставимом с довоенным уровнем количестве.

Решение куда-то «не ходить» (не участвовать, не состоять по этическим соображениям во всём, что связано с государством) — это пассивная форма сопротивления, по сути диссидентская. Это сопротивление ничего не дает политически. Но имеет, однако, символический эффект. Недавно политолог Кирилл Рогов заметил: «В перестройку было гораздо сложнее с гражданским обществом, чем сейчас». На мой удивленный взгляд Рогов пояснил, загадочно улыбаясь: «Тогда было ничто — а теперь стало нечто». Он имел в виду, что за 30 лет в постсоветской России сложилась какая-никакая традиция свободы и гражданского активизма — и совсем ее изгнать не получится. Сегодняшнее «гражданское общество Судного дня», «общество у последней черты» — тем не менее есть потенциальное нечто.

Одним из подтверждений этого как раз и является возникающий сегодня у граждан вопрос «этично ли?». В чем смысл пассивного сопротивления? Это борьба за канон. За норму. За самое понятие свободы — в качестве общественной нормы. В СССР нельзя было быть несогласным — такая опция попросту не была предусмотрена. А теперь она есть, и это факт, с которым вынуждена считаться, например, АП. Таким образом план по изгнанию под шумок войны самой идеи свободы — хотя бы и в качестве абстракции — пока не реализован.