Причастился что привился. Почему РПЦ боится озвучить отношение к вакцинации

«У них, с одной стороны, советская закалка обязательной вакцинации. С другой, чем старше люди, тем больше они опасаются осложнений коронавируса, – объясняет отец Дионисий. – В очереди в поликлинике 7 из 10 пациентов – люди пенсионного возраста».

По наблюдениям обоих священников, больше всего не хотят прививаться молодые и люди среднего возраста (30-50 лет). «Они поголовно боятся того, что последствия от вакцины толком не изучены. А как пошла волна тех, кто вакцинировался и все равно заболел, они еще больше утвердились в своей правоте, – рассказывает отец Александр. – У нас две прихожанки заболели, которые вакцинировались в апреле. Причем по иронии судьбы тяжело заболела и лежит в больнице именно та, которая сама врач и сторонник вакцинации».

Отец Дионисий говорит, что в Орле самое безалаберное отношение к вакцинации у молодежи: до 25 лет в основном прививаются, если требования на работе или есть риск, что сорвется отпуск, если на море будут пускать только по QR-коду. «Но больше всего скепсиса я встречал у 30-50-летних. Особенно, среди тех, кто переболел либо легко, либо бессимптомно. Для многих, кто со мной говорил, «это такой же грипп» или «это такая же пневмония», – делится наблюдениями отец Дионисий. – А прививку не хотят делать из-за возможных осложнений. Кроме того, боятся некоего электронного концлагеря. Говорят: «нас заставляют, нас подавляют»».

По опыту отца Александра прихожане-москвичи часто высказывают больше доверия импортным лекарствам и говорят: «Был бы Pfizer, я бы точно им привился». Отец Дионисий на вопрос про доверие к западным вакцинам говорит, что в российской провинции этот вопрос в принципе не обсуждается: «Я эту дискуссию наблюдаю только в соцсетях столичных знакомых. Если представить себе, что европейские вакцины будут у нас продаваться по 60-70 евро, то кто при средней зарплате в 200 евро сможет ее себе позволить?».

Безобидная оппозиция

В массовом нежелании вакцинироваться отец Дионисий видит не столько скепсис и недоверие, сколько надежду на авось: «Хотя, согласно статистике, все последние годы в России кризис доверия, люди привыкли друг другу не доверять – власти, общественным институтам, церкви, полиции, всем подряд, но в целом сыграло не это, а на то, что авось пронесет. Люди устали и хотят нормальной жизни».

Отец Георгий Митрофанов, в свою очередь, считает, что во время пандемии вылезли наружу самые неприглядные стороны русского православия: соединение психологических, культурно-исторических и псевдо-богословских комплексов, замешанных на конспирологии и ксенофобии.

«У митрополита Сергия Старогородского есть лукавая фраза: «Церковь должна быть со своим народом». С христианской точки зрения, это неправильно: церковь должна быть со Христом. Но у нас получилось, как он сказал, – объясняет отец Георгий. – Церковь, которая до революции была носителем культуры, высших устремлений, связывавших наш народ с христианской цивилизацией, стала ориентироваться на состояние «народной души». А душа народа в XX веке очень сильно архаизировалась. Несмотря на индустриализацию и завоевание космоса и другие технические прорывы, Россия после 1917 года методично уходила на ментальном уровне в Московию, некий ордынский улус. Мы вышли из европейской христианской цивилизации, на смену убитым священникам в церковь пришли люди из народа, даже из советского простонародья. Их ментальность была такова, что они доверяли природе больше, чем государству, а государству доверяли больше, чем обществу, которого не было. А раз не было общества, то не было и личности».

По словам отца Георгия, все это проступило во время пандемии, когда церковь в своих решениях ориентировалась на государство, которое само реагировало на пандемию сумбурно и непоследовательно, а как только появились западные вакцины против COVID-19, начало активно их очернять. Запоздалое и непродуманно решение РПЦ дезинфицировать лжицу после каждого причастника вызвало брожение умов, которое отец Георгий полушутя называет «ересью ложкопоклонников»: они воспринимают причащение одной ложкой из одной чащи как критерий подлинной веры. ««Испытай свою веру, прояви свою веру. Зачем тебе маска, если ты в храме? Зачем тебе вакцина, если ты причащается». Для людей с традиционалистски-магическим восприятием веры причастие делает излишним вакцинацию», – объясняет психологию этой прослойки верующих отец Георгий.

Отношение к Богу как к язычески понимаемой природе, с которой верующий вступает в магические отношения через причастие, наложилось на локдаун и растущее давление со стороны государства. Внутреннее ощущение бесправия подталкивает православных к эпатажному отношению к вакцинации, которое отец Георгий сравнивает с вывешиванием портрета Сталина на лобовое стекло машины в советское время: «Это вроде бы оппозиция, но совершенно безобидная. Мол, я – православный: если я не вакцинируюсь, это свидетельство моей глубокой веры. Но при этом я все же политически лояльный, потому причащаюсь в скрепляющей нашу страну православной церкви».

В качестве исторической параллели отец Георгий приводит чумной бунт 1771 года, когда был жестоко убит московский архиепископ Амвросий (Зертис-Каменский). «Тогда толпы людей убивали немцев, врачей и попов. Попов за то, что они зачитывали распоряжение властей с санитарно-карантинными мерами, а значит вместе с врачами отравляли народ Божий. А сегодня в обществе схожая реакция на тех архиереев, которые правильно настаивают на вакцинации. Думаю, что наш народ, не склонный к бунтам, тут может и возмутиться, причем даже больше, чем на пенсионную реформу», – предполагает отец Георгий.

И он, и отец Александр, и отец Дионисий уверены, что преодолеть это недоверие к вакцинам очень сложно, но что священники могут сделать – это попытаться убедить своих прихожан, что любовь к Богу заключается в том числе в том, чтобы уберечь от опасности тех, кто вокруг тебя. И эта заботу можно проявить и в принятии одноразовой лжицы, и в ношении масок, и согласии сделать прививку.